Пошто вы столь сурьезны, сударь?
\\\ этот пост пойдет сюда, не в апокалипсис. спасибо капитану.
Девочка, утонувшая в колодце
(Гранада и Ньюбург)
Статуи глаз боятся с их чернотой могильной,
но замогильней воды, которым не выйти к морю.
Не выйти к морю.
Бежали по стенам люди,
ломая тростник рыболовов.
Скорее! Сюда! Спешите! И булькали
в тине звезды.
...не выйти к морю.
+++ Падая в мою память - капля, звезда, омега, -
все плывешь ты, слезинка, краем конского глаза.
...не выйти к морю.
И никто тебе в сумраке не подарит ни далей
без границ заостренных, ни алмазного завтра.
...не выйти к морю.
В пору, когда тоскуют о тишине подушек,
сердце твое немое бьется в оправе перстня.
...не выйти к морю.
Вечна ты и нетленна в каждой умершей капле,
шедшей на бой с корнями за роковым сиротством.
...не выйти к морю.
Уже бегут по откосу! Всплыви,
привстань над водою!
И каждый блик на запястье
стальным звеном обовьется!
...не выйти к морю.
Но тянешь ты в глубь колодца
повитые мхом ручонки,
негаданная русалка в неведенье непорочном.
...не выйти к морю.
Не выйти, не выйти к морю. Вода замерла
на месте
и слышит, как тяжко дышат
ее бесструнные скрипки,
вода на лестнице пыток,
вода подземелий мертвых,
которой не выйти к морю.
ИНАЯ ПЕСНЯ
Сон навсегда исчез, навек развеян!
В дождливый этот вечер
всем сердцем я измерил
трагедию осенних
рыдающих деревьев.
О тихую печаль
предсмертного смиренья
мой голос раздробился.
Сон навсегда исчез, навек развеян!
Навек! О боже! Снег
ложится - беспредельный -
на бездорожье жизни
моей,
и оробело,
чтобы застыть и сгинуть,
уходит заблужденье.
Вот и вода внушает:
сон навсегда исчез, навек развеян!
А сон, он бесконечен?
Его опора - эхо,
сырой туман, а сам
туман - усталость снега.
Мое сердцебиенье
мне говорит, что сон навек развеян.
В дождливый этот вечер
всем сердцем я измерил
трагедию осенних
рыдающих деревьев.
МАДРИГАЛ ("МОЙ ПОЦЕЛУЙ БЫЛ ГРАНАТОМ…")
Мой поцелуй был гранатом,
отверстым и темным,
твой рот был бумажной
розой.
А дальше - снежное поле.
Мои руки были железом
на двух наковальнях.
Тело твое - колокольным
закатом.
А дальше - снежное поле.
На черепе лунно,
дырявом и синем,
мои "люблю" превратились
в соленые сталактиты.
А дальше - снежное поле.
Заплесневели мечты
беспечного детства,
и просверлила луну
моя крученая боль.
А дальше - снежное поле.
Теперь, дрессировщик строгий,
я укрощать научился
и мечты свои и любовь
(этих лошадок слепых).
А дальше - снежное поле.
САМОУБИЙСТВО
(Возможно, это стряслось из-за незнанья
тебя, геометрия)
Юноша стал забываться.
Полдень. Пробило двенадцать.
И наполнялось тряпичными лилиями
сердце и перебитыми крыльями.
И у себя на губах он заметил
слово, которое было последним.
С рук словно слезли перчатки, и на пол
пепел, пушистый и вкрадчивый, падал.
А за балконом виднелась башня.
Вот он сливается с этой башней.
Маятник замер, и время смотрело
мимо него циферблатом без стрелок.
И различил он на белом диване
тени простертой своей очертанье.
Некий юноша, геометрически-резкий,
вскинул топор - и зеркало вдребезги.
И из-за зеркала влага густого
мрака заполнила призрак алькова.
ДЕРЕВЬЯ
Деревья,
на землю из сини небес
пали вы стрелами грозными.
Кем же были пославшие вас исполины?
Может быть, звездами?
Ваша музыка - музыка птичьей души,
божьего взора
и страсти горней.
Деревья,
сердце мое в земле
узнают ли ваши суровые корни?
БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ
Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы...
- Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою?
- Торгую водой, сеньор мой,
водой морскою.
- Юноша с темной кровью,
что в ней шумит не смолкая?
- Это вода, сеньор мой,
вода морская.
- Мать, отчего твои слезы
льются соленой рекою?
- Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.
- Сердце, скажи мне, сердце, -
откуда горечь такая?
- Слишком горька, сеньор мой,
вода морская...
А море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы.
ОМЕГА
(Стихи для мертвых)
Травы.
Я отсеку себе правую руку.
Терпенье.
Травы.
У меня две перчатки: из шелка и ртути.
Терпенье.
Травы!
Не плачь. И молчи.
Пусть никто нас не слышит.
Терпенье.
Травы!
Едва распахнулись двери -
упали статуи наземь.
Тра-а-а-вы!!
НОКТЮРН МАЛЕНЬКОГО УТОПЛЕННИКА
По берегу к броду пойдем мы безмолвно
взглянуть на подростка, что бросился в волны.
Воздушной тропою, безмолвно, пока
его в океан не умчала река.
Душа в нем рыдала от раны несносной,
баюкали бедную травы и сосны.
Луна над горою дожди разметала,
и лилии повсюду она разбросала.
У бледного рта, что улыбкою светел,
камелией черной качается ветер.
Покиньте луга вы и горы! Безмолвно
глядите: вот тот, кого приняли водны.
Вы, темные люди, - в дорогу, пока
его в океан не умчала река.
Белеют там в небе туманы сплошные,
там исстари бродят быки водяные.
Ах, как под зеленой луной, средь долин,
над Силем деревьев звенит тамбурин!
Скорее же, парни, скорей! Глубока,
его в океан увлекает река!
СОНЕТ
Я боюсь потерять это светлое чудо,
что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,
я боюсь этой ночи, в которой не буду
прикасаться лицом к твоей розе дыханья.
Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда
устилать этот берег таинственный станет;
я носить не хочу за собою повсюду
те плоды, где укроются черви страданья.
Если клад мой заветный взяла ты с собою,
если ты моя боль, что пощады не просит,
если даже совсем ничего я не стою, -
пусть последний мой колос утрата не скосит
и пусть будет поток твой усыпан листвою,
что роняет моя уходящая осень.
СОНЕТ
На стылых мхах, мерцающих уныло,
мой профиль не изменит очертаний;
в нем, зеркале безгрешном, пульс чеканный
недремлющее слово преломило.
И если струны струй и плющ бескрылый -
лишь бренной плоти символ первозданный,
мой профиль станет на гряде песчаной
причудливым безмолвьем крокодила.
И пусть язык агоний голубиных
познает вкус не пламени, а дрока,
растущего в урочищах пустынных, -
как символ силы, сломленной до срока,
останусь я в измятых георгинах
и в стеблях трав, растоптанных жестоко.
ТРИ РАССКАЗА ПРО ВЕТЕР
I
Был красным ветер вдалеке,
зарей зажженный.
Потом струился по реке -
зеленый.
Потом он был и синь и желт.
А после -
тугою радугой взошел
над полем.
II
Запружен ветер, как ручей.
Объяты дрожью
и водоросли тополей,
и сердце - тоже.
Неслышно солнце
за зенит
склонилось в небе...
Пять пополудни.
Ветер спит.
И птицы немы.
III
Как локон,
вьется бриз,
как плющ,
как стружка -
завитками.
Проклевывается,
как ключ
в лесу под камнем.
Бальзамом белым напоит
ущелье он до края
и будет биться
о гранит,
изнемогая.
ПЕСНЯ
Пора проститься с сердцем однозвучным,
с напевом безупречнее алмаза -
без вас, боровших северные ветры,
один останусь сиро и безгласо.
Полярной обезглавленной звездою.
Обломком затонувшего компаса.
ИЗВЕЧНЫЙ УГОЛ
Земля и небо,
извечный угол
(а биссектрисой
пусть ветер будет).
Дорога и небо,
гигантский угол
(а биссектрисой
желанье будет).
БЕЗНАДЕЖНАЯ ПЕСНЯ
Сливаются реки,
свиваются травы.
А я
развеян ветрами.
Войдет благовещенье
в дом к обрученным,
и девушки встанут утрами
и вышьют сердца свои
шелком зеленым.
А я
развеян ветрами.
НОКТЮРН ПУСТОТЫ
Чтобы знал я, что все невозвратно,
чтоб сорвал с пустоты одеянье,
дай, любовь моя, дай мне перчатку,
где лунные пятна,
ту, что ты потеряла в бурьяне!
Только ветер исторгнет улитку,
у слона погребенную в легких,
только ветер червей заморозит
в сердцевине рассветов и яблок.
Проплывают бесстрастные лица
под коротеньким ропотом дерна,
и смутней мандолины и сердца
надрывается грудь лягушонка.
Над безжизненной площадью в лавке
голова замычала коровья,
и в тоске по змеиным извивам
раскололись кристальные грани.
Чтобы знал я, что все пролетело,
сохрани мне твой мир пустотелый!
Небо слез и классической грусти.
Чтобы знал я, что все пролетело!
Там, любовь моя, в сумерках тела, -
сколько там поездов под откосом,
сколько мумий с живыми руками,
сколько неба, любовь, сколько неба!
Камнем в омут и криком заглохшим
покидает любовь свою рану.
Стоит нам этой раны коснуться,
на других она брызнет цветами!
Чтобы знал я, что все миновало,
чтобы всюду зияли провалы,
протяни твои руки из лавра!
Чтобы знал, я, что все миновало.
Сквозь тебя, сквозь меня
катит волны свои пустота,
на заре проступая прожилками крови,
мертвой гипсовой маской, в которой застыла
мгновенная мука пронзенной луны.
Посмотри, как хоронится все в пустоту.
И покинутый пес, и огрызки от яблок.
Посмотри, как тосклив ископаемый мир,
не нашедший следа своих первых рыданий.
На кровати я слушал, как шепчутся нити, -
и пришла ты, любовь, осенить мою кровлю.
Муравьенок исчезнет - ив мире пустеет,
но уходишь ты, плача моими глазами.
Не в глазах моих, нет, -
ты сейчас на помосте
и в четыре реки оплетаешь запястья
в балагане химер, где цепная луна
на глазах детворы пожирает матроса.
Чтобы знал я, что нет возврата,
недотрога моя и утрата,
не дари мне на память пустыни -
все и так пустотою разъято!
Горе мне, и тебе, и ветрам!
Ибо нет и не будет возврата.
ПОЭТ ПРОСИТ СВОЮ ЛЮБОВЬ, ЧТОБЫ ОНА ЕМУ НАПИСАЛА
Любовь глубинная, как смерть, как весны,
напрасно жду я писем и решений;
цветок увял, и больше нет сомнений:
жить, потеряв себя в тебе, несносно.
Бессмертен воздух. Камень жесткий, косный
не знает и не избегает тени.
Не нужен сердцу для его борений
мед ледяной, - луна им поит сосны.
Я выстрадал тебя. Вскрывая вены
в бою голубки с тигром, змей с цветами,
я кровью обдавал твой стан мгновенно.
Наполни же мой дикий бред словами
иль дай мне жить в ночи самозабвенной,
в ночи души с неведомыми снами.
ПОСТУПЬ СИГИРИЙИ
Бьется о смуглые плечи
бабочек черная стая.
Белые змеи тумана
след заметают.
И небо земное
над млечной землею.
Идет она пленницей ритма,
который настичь невозможно,
с тоскою в серебряном сердце,
с кинжалом в серебряных ножнах.
Куда ты несешь, сигирийя,
агонию певчего тела?
Какой ты луне завещала
печаль олеандров и мела?
И небо земное
над млечной землею.
@темы: рандомное
