я, как
правильная тчерт Еська, запала на очередного романтического героя. D:
хоть приписывай к конспекту "Байронический герой" где-нибудь снизу +язвительность, сарказм, черный юмор,
нос с горбинкой. ксерокопируй и вешай на стенку.
литераторша как-то за три парты (и широкие спины суровых гайз) увидела, как я там слюнями капаю на парту. специально отсела назад, чтобы спокойно почитать. ну и соня, чтобы почитать.. тыкала мне этим огромным глянцевым журналом иногда (Tatler, вроде), добиваясь какой-нибудь реакции. меня расстроили ботильоны из пони. все остальное время хотелось фейспалмить. как я ее терплю? на английском тоже вместе сидели, ну, сидели.. наша т.в. свалила на олимпиады, поэтому мы просто торчим у другой группы и тихо валяем дурака. первый урок, "смотри, марья и соня разлеглись там, как морские котики на берегу ^з^". 45 минут лицом в стол. не могла держать глаза в раскрытом состоянии больше 20 секунд.
так вот, как-то она там меня узрела (соскучилась, мб) и попросила почитать именно характеристики Конрада.
всё, что под катом. *_*"
п.с. я тут скопипастила другой перевод, он мне больше нравится.
+++
IX
Был с демонскою, чёрной сутью слит
Богоподобный, величавый вид
Героев древних—Конрад не таков:
Не схож с лучами блеск его зрачков,
Он худощав, и ростом не гигант,
Силён—но не Геракл и не Атлант;
Но так, по виду, судит лишь толпа,
Что к истому величию слепа:
Она дивится всякий раз ему,
Страшиться, но не знает почему.
Щека в загаре, белое чело,
Волна кудрей—как ворона крыло;
Изгиб губы невольно выдаёт
Высокомерной мысли тайный ход;
Хоть голос тих, а облик прям и смел,
В нём что—то есть, что скрыть бы он хотел.
Лица увидев резкие черты,
Ты и пленишься, и смутишься ты.
Как будто в нем, в душе, где мрак застыл,
Кипит работа страшных, смутных сил.
Взгляд пристальный—идёт молва о нём,
Что дерзких он сжигает, как огнём.
Кто из людей, тщеславием гоним,
Глаза в глаза готов столкнуться с ним?
Когда лукавство проявляет прыть
И лезет в душу, пробуя смутить,
Проникнуть в тайну гордого лица—
Он сам в упор глядит на наглеца,
Он сам вонзит в чужие мысли взгляд,
Но в грудь свою влить не позволит яд.
В его ухмылке виден дьявол сам,
Он гнев и страх внушает всем, а там,
Где бурею пройдёт его вражда,—
Надежды и пощады нет следа.
X
Едва видны Зла внешние черты,
Дух там, внутри—внутри, средь темноты!
От глаз сокрыты Злость, Порыв, Вина—
И лишь улыбка горькая видна;
Движенье губ, едва заметный взгляд,
Румянец слабый мало говорят
О муках человека—их поймёт,
Кто способ стать невидимым найдёт.
Тогда—по взору вверх, по дрожи рук,
По паузам, врывающимся вдруг
В беседу, по открытости лица,
По трепету, по вздохам без конца,
Тогда—по неуверенным шагам,
По силу набирающим страстям,
Толкающим и в бездну и в полёт,
Ввергающим его в огонь и лёд,—
Суди, бесстрастный зритель, и реши:
Известен ли ему покой души?
Как сушит грудь усталую, заметь,
О прошлом дума, горькая, как смерть;
Смотри! Но кто когда—нибудь проник
В суть смертного—в души его тайник?!
XI
И всё ж не для того родился он,
Чтоб возглавлять отринувших закон:
Был чист, пока не начал он свои
С людьми и Вседержителем бои;
Был мудр, но свет считал его тупым
И портил обучением своим;
Был слишком горд, чтоб жизнь влачить, смирясь,
И слишком твёрд, чтоб пасть пред сильным в грязь;
Достоинствами собственными он
Стать жертвой клеветы был обречён,
Он их причиной бедствий называл,
А не лжецов, не тех, кто клеветал.
Не знал, что одарённости печать
Сулит надежду снова жизнь начать;
Внушая страх, оболган с юных лет,
Стал другом Злобе, а Смиренью—нет,
Зов Гнева счёл призывом Божества
Мстить большинству за козни меньшинства.
«Да, я преступник— как и все кругом!
О ком скажу иначе я, о ком?!
Открытому Пороку не в пример
Подспудный грешник—низкий лицемер...»
Он ненависть питал—но к тем сердцам;
Где ненависть с холопством пополам;
Его, от всех стоящего вдали,
И дружба и презренье обошли:
Дивясь ему, его страшились дел,
Но унижать никто его не смел—
Отбросим червяка мы, но навряд
Будить посмеем спящей кобры яд:
Прочь уползёт отброшенный червяк,
Змея умрёт—но ведь умрёт и враг.
Она того, кто дерзко ей грозит,
Ценою жизни собственной разит!
XII
Никто не создан целиком из Зла,
И в Конраде благая страсть жила;
Считал он чувства, жгущие сердца,
Достойными ребенка иль глупца;
Но эта страсть была его сильней,
И даже в нем: Любовь—названье ей!
Любовь—без перемен и без измен —
К одной, кому он сдался в вечный плен.
Он, дивных пленниц видя каждый день,
Скучал, ему и глянуть было лень
На дев прекрасных,—ни одну из них
К себе он не приблизил ни на миг.
Да, страсть! Да, нежность! И когда она
Угрозою беды закалена,
Когда она любых разлук сильней,
Когда не в силах сладить время с ней,
Когда надежда с нею заодно,
А мрачным мыслям таять суждено
Лишь от улыбки радостной, когда
При ней немеют ярость и беда,
Когда счастливый длится непокой
И друга взор уныньем и тоской
Любимой не грозит, когда их страсть
Ничто сгубить не может и проклясть,—
Тогда, коль дар любви Всевышним был
Ниспослан людям,—значит, он любил!
Его злодейство заклеймил позор,
Но страсти не коснется приговор—
Она ему дана как благодать,
И с нею ничему не совладать!